— Я вам сказала, — прекратите манипулировать моим ребенком. Я этого не потерплю.
Он презрительно покачал головой.
— Господи, я думал, вы выше этого. А вы, оказывается, эгоистка. Вы слишком оберегаете его.
— Ничего подобного!
— «Ничего подобного»! — передразнил он. — Как я понял, ваш ребенок говорил сегодня утром больше, чем за все последние месяцы. Я думал вы будете счастливы. Но нет, только не вы.
Линда, растерявшись от такого обвинения, уставилась на него.
— Вы сами же виноваты в его проблемах, продолжал он воинственно. — Он не говорит, потому что в этом нет нужды. Вы слишком хорошо его понимаете. Ему достаточно посмотреть вас, и вам все ясно. А я вытягиваю из него слова заставляю его их произносить. Поэтому вы ревнуете.
Линда остановилась. Она раскрыла рот, но слова не шли. Внезапно у нее пересохло во рту, и язык онемел.
— И прекратите стрелять в меня своими глазами, — предупредил он свирепо. — Я еще вчера начал подозревать, а сегодня окончательно убедился в этом: когда он хочет чего-то от меня, он спрашивает. А вы так настроены на него, что ему не нужно спрашивать. Вы не заставляете его говорить, а я наоборот.
Линда поняла, что если глаза ее и горели, то не столько от негодования, сколько от чувства своей вины. То, что она сейчас услышала, было правдой, и осознание этого потрясло и расстроило ее. Она любила сына так сильно, что его ум, казалось, стал частью ее собственного ума. Она всегда гордилась тем, что прекрасно понимает его и этим как бы помогает ему. Но оказалось, что в своем неведении и гордыни только вредила ему.
Каким бы распутником, негодяем или подлецом ни был Грэг, именно ему удалось сделать то, чего она не смогла. И добился он этого всего за один день: расшевелил мальчика, заставил его сначала улыбаться, потом смеяться и даже почти болтать.
У нее защипало в глазах, она прикрыла рот рукой и отвернулась от своего спутника.
— Линда? — спросил Грэг своим грубоватым голосом. — Линда? О Господи, что я еще натворил?
Она почувствовала на своих плечах его большие, уверенные и теплые руки. Он повернул ее лицом к себе, и она с изумлением увидела заботу тревогу в его обычно смеющихся глазах.
Она попыталась отвести взгляд, но он взял пальцем ее за подбородок и приподнял ее лицо к своему.
В то же время другой рукой он обнял ее и притянул к себе. Меньше всего ей хотелось прижиматься к нему, но она, не зная почему, повиновалась.
Он был высоким и сильным. В тот миг он показался ей надежным прибежищем, в котором она очень нуждалась. Она приникла головой к его пестрой расстегнутой рубашке и внезапно ощутила, как устала от всех переживаний, накопившихся за годы неудачного замужества, похождений гуляки-мужа и слишком восприимчивого ко всему ребенка. Ей так долго приходилось бороться, быть сильной и всегда поступать правильно, что сейчас ей захотелось отдохнуть. Хотя бы одну минуту, всего лишь одну минуту.
Грэг обнял ее обеими руками, прижался губами к ее волосам и зашептал что-то похожее на «ну, ну, не плачьте…» Может быть, он даже просил прощения. Но его голос был тихим, а ветер с моря уносил прочь его слова.
Она не заметила, как ухватилась рукой за отворот его нелепой рубахи и щекой прислонилась к его обнаженной груди. Его бронзовое тело приятно пахло кокосовым мылом, а кудрявые волосы на груди мягко щекотали ей кожу. Биение его сердца становилось все сильнее, как нарастающий шум начавшегося прилива.
Она почувствовала, как напряглись его бедра, и он еще крепче прижался к ее телу, но острее всего она ощутила надежную силу его объятий.
— Все будет хорошо, — шептал он ей в волосы. — Мы что-нибудь придумаем.
Держи меня, хотелось ей шепнуть в ответ. Хотя бы одну минуту. Меня так давно никто не обнимал. Так давно.
Но даже сама эта мысль пугала ее, а уж о том, чтобы произнести это вслух, и речи не могло быть. Да и что она делала здесь, на этом частном пляже, в объятиях мужчины, прижавшись к нему, как если бы он нравился ей и она в нем очень нуждалась? Возможно, это было именно то, чего он и добивался.
Она заставила себя отстраниться от него. Он выпустил ее из своих объятий, но руки все еще лежали на ее плечах, в глазах светилось недоумение.
— Ничего плохого нет в том, что люди нравятся друг другу, — сказал он. — Разве это преступление, если мы доставим себе немного удовольствия.
— Удовольствия? — растерянно повторила она. — Это все, о чем вы думаете?
Он долго молча смотрел на нее, напряженно стиснув зубы. Маленькая жилка билась у него на виске. Он был удивительно серьезен в этот миг.
— Да… — медленно протянул он. — Это все, о чем я думаю.
Если это правда, смущенно подумала она, то почему он смотрит на меня так мрачно? Что кроется за этим серьезным и таинственным взглядом.
— Удовольствие, — повторил он, как бы убеждая себя. Затем, словно для того, чтобы доказать, что ее слова соответствуют истине, он подхватил Линду на руки и ринулся в сторону моря.
— Не надо! — закричала она, испугавшись, но он продолжал легко нести ее, как если бы она была невесомой. Он безудержно мчался вперед, пока не очутился по колено в воде.
Линда зажмурилась от потока воды обрушившейся на них волны и прижалась к нему.
— Не надо! — снова запротестовала она, так как набегавшие волны ударяли ее почти в лицо, заставляя кашлять и трясти головой.
— Надо, — парировал он. — Получайте удовольствие. Развлекайтесь. Я не отпущу вас, пока не засмеетесь.
— Я не могу смеяться, — задохнулась она. — Я тону!